Бег с подножками

Министерство культуры спутало культуру с цензурой

Как известно, в конце июля в департаменте кинематографии министерства состоялся первый питчинг - открытая защита кинопроектов, претендующих на государственную поддержку. Хорошее начинание, как говорил герой «Созвездия Козлотура». Но все оказалось далеко не так прозрачно, как было обещано.

Прежде всего, поразили результаты: в число избранных вошел проект известного музыканта, но слабого режиссера Гарика Сукачева про чемпионку в синхронном плавании, но не попал проект уже зарекомендовавшего себя в режиссуре выдающегося сценариста Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр» о советском инженере и его немецком коллеге, прибывшем в командировку в СССР на стекловаренный завод перед самой войной, хотя за него, как выяснилось, проголосовало большинство членов экспертного совета по игровому кино.

Не попал, как сразу же предположили наблюдатели, по идеологическим мотивам. Подозрение в «исправлении» результатов голосования упало на министра культуры Владимира Мединского, считающего себя историком. Разразился скандал, и через три недели (!) после инцидента директор департамента кинематографии Вячеслав Тельнов был вынужден выступить с заявлением, что проект был отклонен не Мединским и не им, а «военно-историческим» и «социально-психологическим» советами при министерстве, которые сочли, что он «не соответствует историческим обстоятельствам».

Возникает естественный вопрос: когда же два этих совета изучили сценарий Миндадзе и дали свои заключения? Сделать это в коротком промежутке между окончанием питчинга и объявлением его результатов они никак не могли, а если отвергли проект раньше, почему об этом не было объявлено до питчинга или сразу же после него?

Но самое интересное то, что кинематографическая общественность узнала о «параллельных» советах и об их праве отклонять кинопроекты лишь из заявления Тельнова. Более того, в поисковых системах интернета и в поиске на сайте самого министерства культуры все ссылки на эти советы относятся к инциденту с Миндадзе.

Если отказаться от мысли, что новые структуры, как подпоручик Киже, существуют лишь виртуально, остается предположить, что их срочно учредили, дабы придать решению министра видимость коллегиальности, или же они были тайными, а их существование министерство раскрыло лишь задним числом. Так или иначе, об этих советах не известно ничего, кроме того, что они есть. Между тем было бы весьма интересно узнать, каков их состав, какими положениями они руководствуются и как принимает решения сия трехглавая (или четырехглавая, если посчитать еще и голову министра) экспертиза. Что она будет делать, если, к примеру, историки проект одобрят, а кинематографисты с психологами отвергнут? А если трем головам он понравится, а четвертая запротестует?

Никто не спорит с тем, что государство не то что имеет право, а обязано с  вниманием рассматривать проекты, авторы которых запрашивают его поддержку. Вопрос в том, кто и как производит отбор – кинематографисты на основе своего профессионального опыта или надзиратели по принципу «кабы чего не вышло».

Именно этот принцип восторжествовал в случае с Миндадзе, причем новоявленные перестраховщики обнаружили вопиющий непрофессионализм. Послушайте только, что сказал об «исторических ошибках» в проекте Александра Миндадзе назвавшийся членом военно-исторического совета доктор наук Михаил Мягков: «Если фильм будет снят, у зрителя может создаться впечатление, что в 1939–1941 годах, после заключения советско-германского пакта о сотрудничестве, это самое сотрудничество достигло невиданных высот - в частности, что на наших предприятиях присутствовали немецкие специалисты, что две страны вместе работали над запуском в производство высокотехнологичных изделий. То есть, продолжая эту логику, что две страны готовились укреплять свою «дружбу» вплоть до совместного нападения на другие страны. Это не так. Подобного рода сотрудничество между СССР и Германией … действительно было. Однако с приходом к власти Гитлера... о масштабном военно-техническом сотрудничестве речь не шла». Далее историк выносит приговор: «…авторы фильма… перешли ту грань искажения, вследствие которой могут сформироваться неверные представления о нашей истории», «мне было бы стыдно, если бы мои дети увидели такой фильм».

А теперь не поленитесь заглянуть в интернет и найти множество источников, которые рассказывают о военно-техническом сотрудничестве СССР и Германии в 1940-1941 гг. О том, например, что «из Германии СССР получал в основном сложную наукоемкую продукцию, военную технику и оборудование для промышленности», что «за шесть месяцев (по август 1940) из Германии было направлено оборудования на 84,2 млн.рейхсмарок», что «по данным немецкой статистики, в 1940-1941 годах Германия поставила СССР 6 430 металлорежущих станков на 85,4 миллиона рейсмарок», и что «до 22 июня 1941 года немцами было поставлено 30 новейших самолетов - целый авиационный полк». Немало информации и о непосредственном сотрудничестве советских и немецких инженеров: «В Германию была отправлена специальная комиссия во главе с И.Ф. Тевосяном <…>. С 25 октября по 15 ноября 1939 года 48 высококвалифицированных специалистов комиссии побывали на крупнейших германских предприятиях: заводах, судоверфях, полигонах. Они ознакомились с производством, технологиями, оборудованием, управленческими отношениями <…>. Есть и сообщение о том, что перед началом войны «семьи германских дипломатов, а также германские специалисты в спешном порядке начали выезжать на родину». Нало ли кому-то объяснять, что раз специалисты стали выезжать – значит, до отъезда работали в СССР?

Трудно сказать, каких высот не видел историк Мягков, но предвоенное сотрудничество в технической и военно-технической областях между СССР и Германией имело место – и в гораздо больших масштабах, чем описано в сценарии Миндадзе, который вовсе не о том. Иными словами, утверждения доктора исторических наук не выдерживают элементарной проверки. Вероятно, он просто не подозревал, что в век интернета поймать его за язык может и ребенок.

Еще поразительнее критерии, которыми руководствовался военный эксперт:  «у зрителя может сложиться впечатление, что..», «продолжая эту логику» и «мне было бы стыдно, если бы мои дети увидели такой фильм». Чтобы показать, к чему приводят подобные рассуждения, давайте продолжим «логику» самого историка: «Мне было бы стыдно, если бы мои дети увидели фильм «Андрей Рублев», где по экрану бегают голые женщины, а русские князья вопреки исторической правде ослепляют строителей храмов». «У зрителя, который посмотрит фильм «Цитадель», может сложиться впечатление, будто Советская Армия, разгромившая гитлеровские поличища, воевала черенками от лопат». «Продолжая логику эпизода братания немецких и русских солдат в фильме «Обломок империи», можно заключить, что царская Россия намеревалаясь заключить мирный договор с кайзеровской Германией и повернуть войска против стран Антанты». Как вам такая экспертиза?

Но и это еще не все. Коль скоро можно отказывать проектам в господдержке из-за действительного или мнимого «несоответствия историческим обстоятельствам», что делать с сотнями исторических фильмов, снятых за 105 лет сушествования российского кино? Например, с «Броненосцем Потемкиным», в котором есть расстрел на Одесской лестнице, хотя в действительности его не было - запретить к показу, вырезать сцену или снабдить ее титром: «В действительности расстрел не производился»? А как быть с «Иваном Грозным», на «исторические ошибки» которого указал сам товарищ Сталин? Может, просто закрыть Госфильмофонд, сохраняющий бесчисленные «фальсификации истории»?

На самом деле «исторические ошибки» и «несоответствие историческим обстоятельствам» - всего лишь прикрытие для отказа в госфинансировании проектам, освещающим историю не так, как хочется тем, кто присвоил право говорить он имени государства и народа. «Да, но это же не мешает авторам найти частные деньги на производство фильмов» - слышится в ответ. Мешает, и еще как: частные инвесторы, во-первых, боятся задеть интересы власти, а во-вторых, понимают, что профинансированному ими «отказнику» могут не выдать прокатное удостоверение. Что это, если не политико-идеологическая цензура?

Когда лжец говорит, что он не лжец, это софизм. Когда исполнитель цензорских функций заявляет (как заявил упомянутый выше Мягков): «Я против любой цензуры» – это либо недоумие, либо грубое лицемерие. Лицемерие, причина которого более чем понятна: цензура запрещена российской конституцией, против которой не смеет возразить, но которую упорно пытается обойти министерство культуры, на глазах превращающееся в министерство цензуры.